Николай Давыдов — РБК: «К русским деньгам отношение в США плохое»

«В бизнес-модель Uber не верю. Когда «беспилотное будущее» наступит — Uber будет ничем не лучше Waymo или Tesla»

Вы инвестируете в совершенно разные отрасли, где нужны разные знания. Как вы выбираете стартапы?

Мы практически никогда не инвестируем в компании, в которых ничего не понимаем. Например, если мы вкладываемся в биотех, значит, в нем корневая компетенция в чем-то, что мы понимаем сами или можем понять с помощью экспертов.

Например, мы сейчас инвестируем в платформу, которая позволяет по генетическим данным предсказать, подойдет ли человеку дорогая иммунотерапия в борьбе с раком, чтобы в случае чего он не тратил на нее драгоценное время и деньги. У нас есть инвестор Нирав Шах — профессор в Стэнфорде, бывший министр здравоохранения штата Нью-Йорк. Он сам врач, много кого знает — и мы попросили дать нам онколога и эксперта по ДНК. Он посоветовал человека, председателя ассоциации онкологов Йельского университета, мы показываем ему компанию — и он вместо тысячи слов сам в нее хочет инвестировать. Мы — «окей, поняли». В целом так оно и работает.

А фактор харизмы предпринимателей принимаете в расчет? Бывало, что проект не впечатлил, но фаундер нравится как личность?

Такое бывает. Харизма — важный фактор инвестиционной привлекательности. Если человек умеет круто поднимать деньги, то даже без наших инвестиций проблем с капиталом не будет. А это значит, что минимум одна из его проблем решена.

Какие сделки считаете лучшими? MSQRD?

MSQRD — исключение из правил, сделка, в которой сошлось очень много невероятных случайностей, потому она всем нравится. Обычно из хороших сделок выходишь лет через семь — десять. Фонд iTech Capital только начинает выходить из компаний, которые принесут основную доходность. Например, Aviasales и Trading View еще в портфеле, это сделки 2013–2014 годов. В первый год обычно выходишь из компаний, у которых получилось «не очень» — их купил условный Google, неплохо заплатил, все в целом довольны. Для фаундеров это возможность многому научиться внутри корпорации и потом с новым пониманием реальности, проблем рынка, знакомствами сделать «единорога».

Но для крупных фондов это обычно провал, их первый приоритет — аллоцировать в компанию больше денег с перспективой дальнейшего роста. Идеальный вариант — когда в компанию можно вслед за первыми $100 тыс. вложить еще миллионов двадцать с перспективой дальнейшего роста. Но это не всегда возможно, поэтому если у стартапа есть возможность раннего выхода и фаундер хочет выйти — то мы всегда его максимально поддержим.

Мы строим долгосрочные отношения с фаундерами. Если ты был полезен, то после корпорации он вернется, возьмет у тебя первый чек — и, может быть, потом вместе вы заработаете миллиард. У повторного фаундера на это даже чисто статистически намного больше шансов. В Davidovs VC мы инвестируем именно в повторных фаундеров и стараемся выстраивать долгосрочные отношения.

А что считаете неудачей? Плохих сделок должно быть много у любого венчурного инвестора?

Да, их должно быть много. Математика венчурных фондов работает таким образом, что ты изначально рассчитываешь большее количество компаний потерять — заработать на них 0х или 1х. Когда инвестируешь на бирже, то на каждой сделке пытаешься оптимизировать доходность и минимизировать потери. В венчуре такого нет: ты должен переключать внимание полностью, если сделка «не летит». Бывает, что бизнес становится нерастущим, «зомби», — это может устраивать фаундера, но не инвестора. Можно потратить время и попытаться продать долю, вытащить какие-то деньги, а можно списать и заняться компаниями, которые растут. В венчуре второе — более выгодная стратегия.

Докладывать денег в неработающую компанию, чтобы ее вытащить и потенциально заставить работать, — плохая идея: ты бросаешь хорошие, еще не потерянные деньги туда, где деньги уже стали «плохими». Венчурному инвестору надо уметь двигаться дальше и оперировать большими числами: если у тебя мало вложений, то даже если ты суперумный и классный аналитик, всего ты не учтешь. Есть рыночные риски, «черные лебеди», невозможно предугадать все. Поэтому надо всегда работать со статистическими отклонениями за счет увеличения выборки — особенно важно делать много инвестиций на ранних стадиях. Этим мне, кстати, меньше нравятся поздние стадии: там чеки больше, набрать большой портфель сложно, а риски похожие.

Было такое, что вы не поверили в стартап, а он стал звездой?

У всех инвесторов таких случаев огромное количество, бесполезно их перечислять. Не считал никогда, «а что если…». Это дурацкое занятие, считать гипотетические деньги — гипотетически я, может, уже мультимиллиардер давно. У каждого VC есть целое кладбище стартапов, в которые он не поверил или не понял.

Я на раунде B в Uber не проинвестировал. Он для меня реально странно выглядел тогда — оценка в $300 млн мне казалась абсолютно сумасшедшей. Qiwi тогда стоил те же $300 млн с $1 млрд оборота и тысячей сотрудников! А Uber ничего не имел, кроме тысячи машин в лизинге, делавших в среднем одну поездку в день. Они «жгли» $2 млн в месяц убытка — и при этом тоже стоили $300 млн. В бизнес-модель Uber не верю до сих пор — они ходят и всем рассказывают про «беспилотное будущее», а на самом деле пишут миллионы строчек кода, чтобы замотивировать водителя выходить на линию, чтобы отправить его в правильный регион, чтобы он больше заработал — это все про взаимодействие с живыми людьми. А когда условное «беспилотное будущее» наступит — Uber будет ничем не лучше Waymo или Tesla.

С какой суммы обычному человеку можно заходить в венчур? И какую долю портфеля на него выделять?

Да с любой можно! Нет такого понятия, как маленькая сумма. Многие инвесторы делают эту ошибку в начале, особенно «ангелы». Например инвестируют всего в три компании — у них где-то $300 тыс., и они считают, что несолидно предлагать чек меньше $100 тыс. Но если вы разбираетесь в индустрии и можете дать компании какую-то ценность, то у вас и $5 тыс. возьмут. Ограничений нет. И в этом больше смысла: намного лучше разложить условные $300 тыс. в 30 компаний по десятке, чем в три по сотне. Шансов на успех гораздо больше.

Какие отрасли вы сейчас считаете наиболее перспективными? Какие технологии способны перевернуть современный образ жизни — и потому на них можно заработать?

Тяжело найти технологии, которые прямо перевернут образ жизни. Обычно наоборот — начинаются крупные перемены в образе жизни, под это появляются продукты, которые в этих трендах живут. Самый очевидный тектонический сдвиг — пандемия, один из главных трендов теперь — удаленная работа. И в сфере «будущего работы» появляется много новых компаний, которые либо займут место старых, либо образуют новые рынки. В сфере creator economy в 2020-м онлайн криэйторы заработали $104 млрд.

В этом году Facebook, YouTube, Snapchat, TikTok сделали фонды для того, чтобы создателям контента давать деньги — это суперинтересно и большая тема. Биотех тоже движется вперед, его двигает вперед сфера ИИ. Три года назад PricewaterhouseCoopers написали в отчете, что 30% глобального роста ВВП в 2017–2027 годах обеспечат компании и продукты, связанные с ИИ. Я считаю, их потенциал недооценивается — они обеспечат половину.

Конкретные имена, которые будут лет через пять греметь, как Zoom и Peloton, можете назвать?

Конечно нет! Если бы мог… У нас все портфельные компании с большим потенциалом, но услышите вы только о тех, у кого получится. Когда строишь стартап, в десять раз больше шансов, что что-то пойдет не так, по сравнению со строительством обычного бизнеса. А в строительстве бизнеса — в десять раз больше, чем если просто строишь карьеру. У фаундеров редко что получается с первого раза — обычно с третьего, четвертого, пятого. Мы не оракулы — потому мы и совершаем десятки сделок.

Это как серфинг: ты видишь ролик с серфером на потрясающей волне, которая заворачивается в трубочку, и думаешь: как здорово, хочу быть как он. Но ты не видел, как он целый день болтался в океане в ожидании волн. Не видел, что было две-три хорошие волны, но он не смог на них встать. Не видел, что он лет 15 занимается серфингом, чтобы уметь вставать на волну, когда она придет. Вот все это — про венчурные инвестиции. Хороший VC должен вкладываться не в того серфера, который красиво едет на одной волне — она закончится. А сделать серфинг-клуб и набирать в него хороших серферов.

Есть распространенное мнение, что русские программисты — гении и лучшие в мире. По ним реально сходит с ума вся Долина или это миф?

Есть разные программисты, я бы не лепил национальные стереотипы на кучу разных людей. Стереотипы такие: если тебе нужно изобрести то, чего еще никто не делал, и сделать это прикольно — то нужны русские программисты. Если нужно в короткие сроки сделать надежный, работающий продукт — американские или европейские. Если нужно в миллионе строк кода найти все ошибки — индийские. Я это не поддерживаю, но такие стереотипы есть.

Как сейчас относятся в Долине к русским фаундерам и русским деньгам? Как на это влияет политика?

К русским деньгам отношение в США плохое. Если ты инвестируешь в американские компании русские деньги, тебя как минимум спросят, чьи они — после 2016 года относятся очень подозрительно. Чтобы инвестировать вместе с американцами в интересные компании, нужно долго завоевывать доверие.

С фаундером кардинально наоборот: он по умолчанию аполитичен для американского инвестора. Если он, конечно, не для оборонки продукт делает. Все понимают, что фаундеры способны по-новому посмотреть на американский рынок и его проблемы, проверить больше гипотез за тот же объем инвестиций. Их все любят, кроме корпораций — американский стартап купят с вероятностью 80%, а русский — 40%, потому что в культурном плане русские тяжело уживаются с американцами внутри больших компаний. Тоже стереотип, но его приходится в работе учитывать.

Пандемия так или иначе изменила весь мир. А как COVID изменил Долину?

Раньше тут все было через личные встречи — «пойдем погуляем», «приходи на ужин». А теперь все делается через Zoom — если ты обзавелся какими-то связями, то совершить сделку онлайн вообще не проблема. Правда, если раньше, чтобы поднять раунд, надо было провести 30 встреч — то теперь надо провести 250 Zoom-звонков. В фаундера в Долине может вложиться инвестор из Нью-Йорка и наоборот — Zoom сделал все ближе, и увеличил выбор, хотя раньше так не работало. Приезжает много наших соотечественников — иду в субботу по городу и повсюду слышу русскую речь. А крупные компании уезжают — в Долине трудно найти недорогих сотрудников себе, жить тут очень дорого. Пандемия дала возможность многим из Долины уехать, работать удаленно и хорошо себя чувствовать.

Кстати, про дорогую жизнь. Сколько примерно стоит жить в Долине и сколько там зарабатывают?

Дороговато, налоги большие. Ниже $100 тыс. на семью, по-моему, это официальный порог бедности. Если ты зарабатываешь $60 тыс., то тебе не хватает ни на аренду жилья, ни на что. На $120 тыс. в целом можно снимать апартаменты, есть, одеваться. Знаю кучу фаундеров без семей, которые на $120 тыс. в год живут весьма неплохо, это нормальная зарплата, условно столько получают без бонусов менеджеры по продажам и инженеры. В целом в Долине ровненькие доходы — больше $250–300 тыс. в год именно зарплатой зарабатывают совсем немногие.

Даже если посмотреть зарплаты сотрудников уровня директора по продукту в Google или Snap — то это $300–400 тыс. Остальные миллионы — это обычно опционы. Если компания растет, то становится очень приятно. У нас в стартапе есть клиент, директор в Tesla, и когда акции резко выросли — то его опцион, который оценивался в несколько миллионов долларов, неожиданно превратился где-то в $65 млн. Из среднего класса он сразу перешел в разряд богатых людей, купил себе большой дом в Лос-Альтос-Хилс. И такие штуки происходят довольно часто, особенно в последнее время безудержного роста оценок публичных компаний.

В фильме Дудя неприглядную сторону Долины вообще не показали. Чем здесь приходится жертвовать и какие трудности преодолевать ради успеха?

Ну, знаешь, когда снимаешь фильм о пользе спорта, то ты не будешь рассказывать о дорогой экипировке и травмах — получится плохой фильм! Что касается жертв — я вот плохо помню 2017–2019 годы, когда параллельно работал в Gagarin Capital и делал Cherry Lab. Даже рождение сына смутно помню.

Вот почему стартаперы занимаются спортом? Если этого не делать — тело не выдерживает режима стартапа: начинает падать мотивация, пропадает концентрация. Жизнь в режиме стартапа очень сложная и изматывающая, тяжелая психологически. Она состоит из проблем, и тебе приходится в таком режиме существовать. Так везде, где бы ты ни делал стартап, но в Долине таких людей много и их хорошо видно. Есть люди, которые бегут по улице потому, что хотят быть здоровыми и сильными, а есть те, кто бегут просто потому, что иначе не могут. У них все развалится, если начнут разваливаться они сами.

Когда делаешь стартап не в первый раз, то понимаешь, что может ничего не получится. Новичок отличается от опытного фаундера розовыми «единорожьими» соплями: «Я все продумал и сейчас все сделаю». А опытный понимает общее направление, но не знает, как именно он будет идти и что из этого выйдет. Скорее всего, 90% сделанного окажется бессмысленной тратой времени — и это нормально. Его перестают пугать неудачи. Есть куча людей, которые про фильм Дудя сказали: вот они не рассказали про людей, которые туда приезжают, не могут поднять деньги и страдают. Но это часть процесса: ты занимаешься стартапом еще и потому, чтобы учиться тому, что не работает. Если сразу получилось, как задумано, шансов повторить успех немного. Такой фаундер — ходячая «ошибка выжившего».

А еще в фильме Дудя Долина показалась чисто мужским миром. Это действительно так? Насколько в ней тяжело пробиться женщинам?

Это большая проблема, и Юра, конечно, лучше не сделал, не включив в кино ни одной девушки. Вряд ли он сделал это специально, но об этом не подумали и получилось не очень. А в Долине это проблема актуальнее, чем в России: в нашей стране девушке-фаундеру привлечь инвестиции проще, чем американке привлечь деньги инвесторов из США. Стеклянный потолок более плотный.

Есть такое выражение frat boy — это белый мужчина из хорошей семьи, который сидел в университете за одной партой с такими же правильными людьми, умный, спортсмен, в общем — безукоризненный член общества. В элитных университетах они вступают в fraternity — «братства» и потом за счет нетворкинга, участия в правильных клубах его путь будет в 50 раз легче, чем, например, путь девушки-иммигрантки из Средней Азии.

Сейчас все стремятся нанимать женщин в качестве партнеров венчурных фондов — во-первых, из-за стремления к разнообразию, во-вторых, потому что фонды, где среди партнеров есть женщина, по статистике более доходны. Но где взять столько женщин, готовых быть партнерами венчурных фондов? Их нет, потому что их нет на предыдущих стадиях вплоть до школы, на кружках по дополнительной математике. Американское общество очень гендерно неравное, и исправлять это надо с самого начала. Очень круто, что сейчас все топят за разнообразие и появляется больше успешных женщин, которые становятся ролевой моделью. Это заставит девочек подумать: «Какая Шерил Сэндберг классная, я хочу быть как она» — и пойти заниматься математикой, кодингом, менеджментом и другими вещами, которые раньше называли «мужскими».

Ваша жена делает стартап и Davidovs Capital вместе с вами. Как она чувствует себя в таком мире?

Лучше у нее спросить. Я думаю, неплохо — она выросла в культуре, где женщине нормально работать и быть успешной, в этом нет ничего особенного. Ее мама была директором регионального отделения ЦБ, она с детства понимает, что успешная карьера для женщины возможна. Она знает много женщин-предпринимателей. Мне кажется, Марине хоть и намного сложнее, чем мне, но, возможно, все же проще, чем местным женщинам — потому что у нее нет в голове таких ментальных блоков.

А ваша дочь как раз ходит на курсы математики.

Да, в русскую математическую школу, и там реально меньше девочек, чем мальчиков. Ее это не пугает, она у меня смелая девочка и уверена, что может все, что только захочет. Пока решила, что хочет быть психотерапевтом. Это приводит к тому, что она приходит ко мне и говорит: «Понимаешь, пап, ты на этой неделе четыре раза опоздал, забирая меня из школы. Когда я вырасту, это может привести к проблемам с доверием к людям у меня».

Вы уже заработали много денег и, в принципе, могли бы уйти на отдых и жить в свое удовольствие — но продолжаете жить в безумном ритме. Ради чего вы продолжаете?

Мне интересно. Я очень любознательный, мне очень нравится узнавать новое. Поэтому, когда я разбираюсь в каких-то новых рынках, моделях, получаю знания, мне невероятно интересно. Когда я продал свою долю в Gagarin Capital, у меня на счете появилась определенная сумма — я подумал: ну класс, можно следующие пять лет вообще ни про что не думать. Но у меня никогда не было даже мысли перестать что-то делать. Наоборот, появилась мысль: а что я могу сделать максимально рискованного — того, о чем пожалею, если не попробую? Что я могу попробовать поменять в окружающем меня мире? Это для меня главное.